Петербургская богема, уставшая от вечного скитания и неприкаянности, обретала дом и покой среди единомышленников, названых братьев и сестер под низкими сводами подвальчика «Бродячей собаки».
«Бродячая собака» жила и дышала по тому же принципу, что и «Летучая мышь»: здесь творили перед своими и для своих. Завсегдатаями этого литературно-артистического кабаре были Ахматова, Маяковский, Гумилев, Мандельштам и другие звезды Серебряного века.

В Российской империи рубежа 19-20 веков театральная и литературная богема тоже мечтала создать пространство «для своих», для творческих экспериментов, хулиганства и самовыражения без оглядки на критиков – им стали первые русские кабаре.
Кабаре «Летучая мышь» стало первым прибежищем для русской богемы, московский закрытый клуб актеров. Когда в театрах, где им платили жалованье, опускался занавес, актеры устремлялись в «Летучую мышь» на вторую смену. Здесь платой за актерскую игру была свобода: здесь можно без стеснения выплясывать канкан, ставить провальные и безвкусные сценки, актерам всех возрастов, амплуа и весовых категорий было разрешено проказничать, экспериментировать, не боясь критиков и цензурированного государства.

Одно из первых артистических кабаре Монмартра и средоточие городской жизни Прекрасной Эпохи. Кабаре Шануар предложило Парижу новый формат развлечений – гастрономия и вино сочетались с эклектичной программой: шансонье, сатира, комедийные скетчи и даже варьете с запрещенным (!) тогда фортепиано. Париж такое предложение принял и беспамятно влюбился в кабаре, которое не знало ни социальных, ни творческих границ.
Кстати, на запрещенном фортепиано там в свое время играл Эрик Сати, за столиками его слушали Мопассан, Верлен, Тулуз-Лотрек, а оплакивал закрытие «Шануар» Пабло Пикассо. В наследство «Шануар» оставил афишу с черным котом, который до сих пор глядит на нас с витрин всех сувенирных лавок Парижа.

Черная Роза – русский «кабачок», кабаре в эмиграции, открывшее свои двери в Константинополе в 1920 г. Открыл кабаре состоятельный турок, задумавший кабаре как площадку для выступления Александра Вертинского.
«Черная Роза» уже не была закрытый клубом богемьенов, в нее стекалась самая разношерстная публика, млеющая от интонаций Вертинского. Тот пел в «Черной Розе» не свои романсы, которые иностранцы не понимали из-за незнания русского языка, а преимущественно цыганские песни.
В толпе, пристукивающей и прищелкивающей в такт цыганским напевам, было много русских эмигрантов. Для них «Черная Роза» была завораживающим, но болезненным сном о канувшем в Лету мире, оставленном ими за Черным морем.

Красная ветряная мельница на крыше «Мулен Руж» узнаваема не меньше, чем Эйфелева Башня.
Хозяева «Мельницы» превратили ее из заведеньица с сомнительной репутацией в символ Парижа и альма-матер всех кабаре мира. В «Мулен Руж» эксцентричность возвели в норму: гостей катали на живом осле, танцовщицы задирали ножки в неистовом канкане, посетители толпились в галерее, где считалось хорошим тоном сквернословить. Будничные безумства этого кабаре воспел Тулуз-Лотрек в своих едких, болезненных и одновременно полных сострадания картинах и новаторских афишах.